В джунглях Москвы. Роман - Пётр Фёдорович Алёшкин

Шадров наклонился к педали, отстегнул ремень туклипсы. Володин положил велосипед, снял мокрую майку. Она вывернулась наизнанку, чистой стороной. Аркадий вытер ею лицо, скомкал и кинул в ярко-зеленую траву рядом с велосипедом. Подошел Юрзин с остальными двумя гонщиками. Алеши не было. Стали высматривать его на поле.

Лазарев сидел на мокрой земле, привалившись спиной к стойке футбольных ворот. Велосипед его валялся рядом. Сидел он неподвижно, уронив голову на грудь. Сжимал в руке желтую майку. Стыдно было, горько, и устал смертельно, не хотелось двигаться. Крах, полный крах! Доказал и себе и всем, что ни на что не способен.

– Алешка, простудишься! Поднимайся! – подбежал к нему первым Николай Кончаков.

Лазарев поднял голову. Володин молча протянул ему стаканчик с горячим кофе. Алеша вытер грязные губы, глотнул.

– Раздели меня? – спросил он неожиданно тонким и хриплым голосом и показал свою потерявшую цвет грязную майку.

– Раздели, раздели! – захохотал Николай, хлопая ладонью по мокрому плечу Алеши.

Гонщики вдруг дружно подхватили смех. На них стали оглядываться.

– Кто раздел? – Алеша швырнул майку в лужу посреди ворот.

– Итальянец! Вчерашний приятель твой, Кертини! – смеясь, ответил Володин и протянул руку Алеше, помог подняться. – Но ты ему всего тридцать семь секунд уступаешь…

– Спасибо тебе… Если бы не ты… – обнял его Алеша.

– Брось, ты же был лидер!

– Я в горах, как во сне… Давлю – не прокручивается…

4

После новоселья Ира бесповоротно решилась. Но когда дело дошло до звонка, она долго ходила с Соней мимо телефонной будки, оттягивала, дрожала. С ужасом глядела на аппарат, словно ждущий ее за стеклом двери. Как назло, в будку никто не входил, чтобы можно было оправдаться перед собой, занято. На бесконечные вопросы дочери отвечала невпопад. Соне надоело кружиться на одном месте, и она потянула Иру за руку.

– Мам, домой, а-а!

– Потерпи, Сонечка, чуть-чуть. Я сейчас, позвоню только и пойдем…

Она решительно рванула дверь телефонной будки, втолкнула внутрь девочку и схватила трубку. Дышала она так, словно только что пробежала километра два. Рывками набрала номер. Она его запомнила, заучила, гуляя рядом с будкой.

«Может, дома нет!» – с надеждой стучало в голове.

Монета провалилась, щелкнуло.

– Алло, Борис, ты?

– Я…

– Это Ира Палубина.

– А-а, Ирочка? Что случилось?

– Случилось, случилось, давно уж случилось…

– Ты что так дрожишь?

– Слушай, Борис, скажи откровенно… только откровенно… как ты думаешь, нужен твоему другу второй ребенок?

– Второй ребенок?

– Не думай, не думай, говори сразу!

– Ирочка, если честно, ему и один не нужен.

– И я так думаю, – всхлипнула Ира. – Тогда помоги другу еще раз… Ты все можешь… Найди доктора…

– Зачем?.. Тебе и так не откажут, у тебя есть ребенок.

– Откажут… Я бы тебе не звонила…

– Понятно… Сколько уже?

– Шестой месяц…

– Понятно, – снова протянул Борис. Ира не знала, что в его голове, как в ЭВМ, прокручивались варианты. – Сделаем… Звони завтра вечером… Оттягивать не след.

Ира повесила трубку и заплакала. Соня, глядя на нее, тоже захныкала.

– Молчи хоть ты! – прикрикнула на нее Ира и вывела из будки.

Борис нашел врача. Ира приехала к нему на дом. Открыл ей дверь парень лет тридцати, подтянутый, плечистый, с черными пышными усами, с сизыми хорошо пробритыми щеками. Ира стояла у порога, смотрела на него растерянно, хотя дверь он распахнул широко и рукой приглашал войти, думала, почему доктор не он, зачем он сына дома оставил. Неудобно как!

– Ира?

Она кивнула растерянно.

– Так входи.

– Я к доктору…

– Я доктор.

– Это я с вами по телефону разговаривала? – Ира нерешительно вошла в комнату.

Доктор стал снимать с нее куртку, приговаривая:

– Отдышись, и вперед… Что же ты так затянула?.. Ну да, ладно, со всеми бывает. Не ты первая, не ты последняя! Не волнуйся, сделаем, и все забудешь…

От доктора противно пахло одеколоном.

– Ну, как? Сразу приступим?

Ира кивнула.

– Успокойся… Говорят, у меня руки легкие. Я быстро. Рожать больней…

Он положил ей руку на плечо и повел в кухню. Шла она, как деревянная. Все происходило не так, как она представляла. Думала, в больнице это будет. Врач – пожилая женщина… В кухне парень указал ей на стол, стоящий посредине:

– Раздевайся, ложись, я подготовлюсь, – похлопал он легонько ее по спине и вышел.

В тишине было слышно, как он шуршал одеждой, переодевался, видно. Она стояла, не шевелясь, раздеваться не начинала. Возле стола была маленькая скамеечка, чтобы удобнее было подниматься на него. Врач заглянул: он в белом халате, шапочка, настоящий доктор.

– Ложись, я руки вымою!

Он исчез в ванной, а Ира стала быстро раздеваться. Взобралась на стол. Доктор вошел, улыбнулся ей и стал раскладывать инструмент на полотенце, расстеленном рядом на кухонном столе.

– Готово? Порядок… Так-с… – повернулся он к Ире и наклонился над ней.

– Не надо! – закричала вдруг дико Ира и закрыла живот руками.

Доктор от неожиданности отшатнулся.

– Успокойся… Это быстро. Пришла – лежи! – спокойно сказал он.

– Нет! Нет! Не хочу! – забилась Ира на столе, пытаясь подняться.

– Я же тебя не приглашал…

– Не хочу! Не хочу! – кричала Ира, лихорадочно одеваясь.

– Чего орешь? Мы не в лесу… Соседи кругом, – все так же спокойно произнес доктор. – Не хочешь и не хоти!

Он отвернулся и стал потихоньку собирать инструменты.

5

Первыми на вечеринку к Егоркиным явились Маркины. Николай Сергеевич протянул Ивану коробку с настольной лампой.

– Это вам на новоселье… Чтоб по ночам жене спать не мешал, – подмигнул он Гале.

– Какое там новоселье. Временное жилье… Есть хоть куда друзей пригласить…

– Нет ничего более постоянного, чем временное, – засмеялся Маркин.

– Тьфу, тьфу, тьфу! – шутливо сплюнула Галя. – Не дай Бог! Здесь такая канонада по ночам. Только уснешь – бабах дверь на улице. Стекла дрожат. Вскакиваешь шальная… Не бомбить ли начали?

Не успели Маркины раздеться, стук в дверь. Звонка в квартире не было, кто-то сорвал проводку, когда здесь склад был. Анохины пришли: Дима с женой. Егоркин начал помогать раздеваться женщинам. Потом осматривали квартиру, обсуждали ее. Кухня Люсе не понравилась. По метражу большая, но длинная, как кишка, неудобная и неуютная.

– Мне интересно, – говорила она. – В каких квартирах архитекторы живут, которые дома создают?

– Не архитекторы, а проектировщики, – поправил насмешливо Анохин. – Архитекторами их стыдно называть. Архитектура – это искусство, а это, – он обвел рукой кухню, – убожество!

Люся взглянула на него и хотела спросить, что же он об этом не пишет, но постеснялась. Маркин рассказывал ей, что на похоронах соседки Романа Палубина был писатель, редактор издательства, земляк Ивана Егоркина. Она знала, что Анохин будет на вечеринке, и ей любопытно было посмотреть на него. Таинственный мир литераторов был незнаком и интересен. Люсе казалось, что писатели могут все: возвышать и низвергать человека, восстанавливать справедливость, наказывать зло, защищать оскорбленных и униженных. Она часто слышала, как человеку, несправедливо пострадавшему от злых людей, советовали: напиши в газету, приедут, враз разберутся. И читала в газетах, как корреспонденты выезжали по тревожному письму и восстанавливали справедливость. Все писатели, по ее мнению, были умнейшими и благороднейшими людьми, насквозь видящими любого человека. Люся думала о знакомстве с Анохиным с волнением, представляла его непременно высоким, стройным, худощавым человеком с мужественным лицом, а когда Егоркин впустил в квартиру парня среднего роста, чуть сутуловатого, плотного, лысоватого – большие залысины спереди и плешь на затылке, с широкими бровями над глубоко посаженными глазами, курносого; ни внешнего благородства, ни стати, ни солидности, обычный человек, встретишь на улице и не заметишь, по возрасту, вероятно, помоложе Маркина, около тридцати. Вначале Люся не подумала, что это Анохин, поздоровалась с ним и его женой – маленькой, такой же курносой, широкоскулой, брови тоже, видимо, у нее широкие, но она подщипывала их чуточку, познакомились. Но когда Маркин заговорил с Димой, поняла, что он тот самый писатель, и почувствовала некоторое разочарование, словно обещали показать